Пусть разочарую забубенных малообразованных педагогов, диких воителей полуграмотности, не ведающих элементарных азов. Я их окормляю, а не они меня! Яйца курицу не учат? Как бы не так! Если иметь в виду музейные яйца Фаберже, о которых никто из моих горе-наставников слыхом не слыхивал! Разве можно нести факел просветительства, не посещая музеев, не владея полнотой общеизвестных фактов, не погружаясь, пусть поверхностно, в информационные раздолья? Душераздирающе наблюдать муки отсталого мышления этих дуболомов!
Учитель истории, дремучий балбес, внимает мне, разинув рот от изумления. Не знает, что Иван Грозный убил сына. Расспрашивает, как это произошло. Картину Репина не видел даже в репродукциях. О князе Игоре (и опере о нем) не имеет представления, о Лжедмитрии думает, что он поляк, а не еврей. Исподволь выспрашивает, кто такие Робин Гуд и Софья Палеолог (про нее, напротив, подозревает, что она, судя по фамилии, израильтянка).
— Наследница византийского престола, — терпеливо объясняю я. — В ней текла кровь римских императоров. Отсюда выражение: «Москва — третий Рим». Была красива, то есть дородна, — по тем временам немаловажный критерий. В приданое Ивану Третьему привезла библиотеку.
— Настолько бедна? — огорчается умник. — А золото, жемчуга, брильянты?
— Молчание — вот ваше золото, — говорю я. — Книги были наипервейшим богатством. Иван Третий много читал, стал тайно поощрять ереси. Неужели такой царь вам не интересен?
Но ему не интересно ничего. Воспринимать экскурсы в прошлое дольше пяти минут он не способен, большой массив фактов — громадная нагрузка на его мозг. Сколько ни пытался приобщить беднягу к интеллекту и Интернету, сколько ни втолковывал, как и где гуглить, — остался тупее сибирского валенка. Нет, сибирские валенки сравнительно с ним остроносы, этимология данного идиоматического (а не идиотического, как он полагает) выражения проистекает из смекалистости сибиряков: в условиях суровых зим остроносая обувь непрактична, на ее валяние уйдет много войлока, утаптывать снежную равнину-целину разумнее подошвой большей ширины.
Такая же и химичка: не волочет в таблице Менделеева, с утра до вечера шнырит в мобильнике объявления о знакомствах, женихах пофактурнее и побогаче. Я внушаю ей:
— Человек — это четыре ведра воды и два мешка аминокислот. Жизнь — теплообмен. Химия — основа фундаментальных наук. Не надо относиться к преподаваемому предмету как к скучному занудству. Почему у вас не сложилось с мужем? Потому что химически не совпали. Не валентны друг другу! Видимо, вы плохо изучали в школе химию. Если не наверстаете, и с новыми хахалями не выйдет!
Преподавательша лит-ры ни ухом ни рылом не фурычит в словесности, не сечет в экзистенциализме Достоевского, не читала «Обломова» (потому что сама лентяйка!); математику (есть в этом обозначении нечто отстало-замшелое!) не дано сосчитать количество зубов в собственном рту; биолог-зоолог не в курсе библейской поговорки «зуб за зуб»!
Я могу натаскать их на академический уровень. Ведь у них ярко выраженный аналитический склад ума, редкое сочетание скупости и скудоумия, они сметливее своих коллег-гуманитариев, не выбрасывают чеки после посещения магазинов, сопоставляют указанную кассовым аппаратом сумму с оставшейся в кошельке наличностью. Более действенного метода обучиться высшей математике не существует! Во всех супермаркетах, где они бывают, их заслуги в данной области безоговорочно подтвердят администраторы, коим они учиняют постоянные скандалы с требованием сдачи. Так что уже сейчас могут претендовать на титул членкоров в области точных наук. Но зачем им головокружительная карьера? Они сугубые реалисты-практики, а не кремлевские мечтатели, вот и не прыгают не в свои сани, лишь мечтают воспитать выпускников-медалистов, за которых положена прибавка к зарплате.
Затрагивая тему трудового воспитания, ответвлюсь к дантисту, резцам и клыкам, в медицинском колледже и техникуме при нем, куда предки пытались меня запихнуть, по анатомии втюхивают с кафедры: у тигров, мангустов и лангустов одинаковые челюстно-лицевые протезы.
Толковательница обществоведения, бальзаковского возраста, то есть перевалило за триста, как самому великому Оноре де, повторяет, будто попугаиха, затверженное ею в советские годы, привожу буквально ее ахинею: «Достаньте буквари, — говорит она и извлекает из клеенчатой сумки засаленный том с профилем Сталина на обложке, которого она, в зависимости от состояния своих склеротических извилин и бушующих магнитных бурь, называет то Лениным, то Марксом, то Энгельсом. — На 7-й странице, 3-я строка сверху: «У Саши папа». Исправьте: «У Миши папа». Ты, Миша, дома передай, мы опечатку исправили. А что у тебя, Мишенька, в тетрадочке? Не клякса, а прекрасный рисунок! Большое у тебя будущее. Так папе и передай. Люби папу, береги его. А мы будем тебя оберегать. От плохих оценок и дурного влияния, окружим заботой и здоровым коллективом почитателей твоего отца».
Если я начинаю хохотать и кричу ей: «А у меня на 7-й странице другой текст: «Мама мыла раму!», и добавляю: «Не клякса, а шедевр! У Казимира Малевича черный квадрат, а тут… фиолетовый овал… На фиолетовом фоне… Море… в Гаграх… Прекрасно изобразил. Прямо Айвазовский! Наверное, папа помог?» — маразматичная тетка грозит вызвать на педсовет моих «производителей» (так она именует предков). Нужны ли уроки ее эстетической косности и гражданского подхалимажа? Прочь, страшный сон!
Из всех пародийных фигур и персонажей школьного обихода мне по душе хромой, как Гефест, физкультурник-педофил и безоружный пенсионер-охранник: оба ходят по лезвию, краю, грани, поскольку девчонки могут настучать (но почему-то помалкивают и не кляузничают), а все без исключения малолетки и старшеклассники палят друг по дружке и по сеятелям зерен всезнания из хулиганских рогаток.
Да, немалое количество профессий, помимо физкультурников и охранников, сопряжены с отвагой и риском: космонавт (особенно в наши дни, когда каждый кому не лень сверлит дырки в обшивках межпланетных кораблей); летчик — в условиях отсутствия запчастей для отслуживших свое лайнеров являет пример редкостного безумства храбрых; продавец — при постоянном повышении розничных цен и естественно возникающей жажде пересортицы и недовеса могущий попасть за решетку; бизнесмен — отбивающийся в одиночку от рэкетиров, инспекторов пожарной охраны и рейдеров…
Но будничная, рядовая, повседневная жертвенность люлечников привлекает круче демонстративных показух. Именно ею я любовался в течение полугода, пока фасад дома, где живу, очищали от городской копоти и пыли. Казалось бы — плёво отмыть бетонную, к тому же наполовину закрытую балконами и испещренную оконными проемами плоскость. Требуется максимум три дня. Но в том и романтика, и прелесть скромного подвижнического труда люлечников (лично видел и свидетельствую), что подвергают себя реальной угрозе аварийности: люльку то накренит и перекосит критичнее палубы корабля в шторм, находящиеся в ней герои хватаются за перильца, чтоб не сорваться вниз, то лопнет трос, на котором она висит-качается, как на ниточке, то барахлит механизм подъема и спуска, и мойщики застопориваются, зависают меж этажами — ни туда, ни сюда, ни тпру, ни ну, а им ведь надо поесть, попить, облегчиться и т.д. Вот и карабкаются по карнизам, стучат в стекла, чтоб пустили в квартиры и обеспечили доступ к лифтам.
Ихнее начальство — бригадиры, прорабы, инженеры, технологи безопасности, от которых проку как от козла молока и постоянно разит спиртным и которые приходят к жильцам с контрольными проверками и ревизиями, дабы выяснить: действительно люлька вышла из строя или фартовые ребята решили пофилонить сутки-другие? Оно понятно: люлечники своим неброским трудом кормят себя, свои семьи и бездельников-лодырей-проверяльщиков, потому мотыляются на объекте месяцами, а то и годами, денежки текут — полноводной рекой: за побелку, покраску, пескоструйную косметику, так что и с материальной точки зрения быть люлечником выгоднее, чем космонавтом, получающим гроши, или бизнесменом, постоянно готовым из-за долгов застрелиться.
Конечно, шанс сломать шею, выпав из люльки, больше, чем в галактическом пространстве, но прелесть заглядывания в чужие спальни и проникновения в чужие апартаменты, где можно поживиться приглянувшимися вещичками отсутствующих хозяев, — ни с чем не сравнимая прерогатива. Куда прибыльнее, чем занятия моих предков. Отец горбатится шофером у политического бонзы, мама — секретарша заместителя министра. Жалкие, зависимые пристебаи! Потому негодование моих отца и матери на люлечников имеет прежде всего меркантильную причину. Однажды, в отсутствие родителей, мне крупно повезло: люлька зависла чуть выше нашей лоджии, люлечники крикнули, чтобы я их подстраховал, и стали спрыгивать мне в объятья, слегка повредив при этом остекление. Вернувшиеся родители потребовали возмещения ущерба. Коммунальщики предложили в качестве отступного серебряные цепочки верхних и платиновые серьги нижних соседей, но папа и мама уперлись и посчитали калым недостаточным. Сейчас мы в состоянии тяжбы с жилконторой, что ведет к периодическому отключению электроснабжения и регулярным перебоям горячей и холодной водоподачи и не способствует одобрению моей будущей стези.
Не отступлю! Взвалю на себя высокую миссию люлеченства, тем паче к серьгам и цепочкам мои друзья-люлечники готовы приплюсовать колечко с аметистом. Подарю его химичке, если зауважает свой предмет.
